Вступив в предательский сговор с большевиками, эстонские политики во многом предопределили судьбу своего народа в ХХ веке.
Те, кому доводилось бывать в Эстонии в последние годы СССР, помнят свои тогдашние симпатии к «оккупированным» нами эстонцам. До перестройки, надо сказать, эстонцев все в СССР устраивало. Гордый эстонский народ не родил, если автору этих строк не изменяет память, ни одного диссидента. Зато как только обличать злодейства коммунистов «разрешили», тут уж понеслось. Моментально были написаны и вошли в моду всяческие романы с многозначительными названиями — «Мария в Сибири», например. Про то, понятное дело, как коммунисты эшелонами гнали мирных эстонцев в ссылку.

По всему Таллину (который с этого момента было предписано писать по-русски через два «н») словно грибы выросли таблички: «Здесь находились жилые дома, разбомбленные русской авиацией», «Здесь жил законный президент Эстонии». Что показательно, таблички эти были преимущественно на русском языке. Чтобы мы как следует прониклись чувством вины. И, видит Бог, мы проникались.

Читать далее...




Да и как нам было иначе, когда даже нравственный колосс тех лет Александр Солженицын, только что изданный на родине, изливался в любви к маленькой независимой республике, раздавленной гусеницами красной тоталитарной махины. «Архипелаг» был тут же переведен на эстонский и читался по радио — не стоит и уточнять, какие главы читались особенно часто.

Мы проникались своей виной настолько, что не замечали очевидной несуразности: нас попрекали предвоенным пактом Молотова—Риббентропа (Гитлер тогда еще был отрицательным персонажем эстонской истории — примерно таким же отрицательным, как мы), между тем как претензии надлежало бы адресовать к Ялтинской встрече победителей — и тогда ответственность за потерю эстонской независимости с нами делили бы уже не Гитлер, а США и Великобритания.

Но единственным нашим оправданием было робкое бормотанье. Мы ведь тоже страдали от коммунистов, нас самих они тоже арестовывали и убивали. Это ваше внутреннее дело, тут же парировали эстонцы. Что тут возразишь?

Время исторического откровения не наступило до сих пор, до настоящей, глубинной, донной правды никому нет дела. Между тем самое рождение Эстонской Республики уже таило ее гибель. Но я не об эстонской беде, я о русской.

Перегруппировка
Невозможно переоценить значение Северо-Западного фронта на театре военных действий Гражданской войны. В 1919 году приоритет Северо-Запада понимали и в Париже, и в Омске — столице Белой России, где работало Русское Политическое Совещание.

Из Омска адмирал А. В. Колчак поручил командование фронтом генералу от инфантерии Н. Н. Юденичу. При этом был обойден популярный в войсках генерал-майор А. П. Родзянко, однако же, как указывает военный историк В. Ж. Цветков, эта несправедливость имела оправдание.

Выдвижение столь авторитетной фигуры, как Юденич, несло важное политическое значение. В военном смысле оно тоже было верным: в то время как Родзянко предполагал развитие наступления по линии Псков—Новгород, Юденич отдал предпочтение более важной стратегически линии Ямбург—Петроград. Словами современника, это «привело бы: 1) к облегчению Северу удержать выход через Архангельск; 2) при удаче — к захвату нового выхода через Петроград; 3) при большой удаче — к отслоению от большевиков всего Севера». Петроград был прежде всего нравственной целью, а именно нравственные победы решают исход войны. «Взятие Петрограда явится, несомненно, громадным психическим ударом, ударом набатного колокола, который встряхнет замученное большевиками, изнуренное большевизмом, павшее на колени в какой-то болезненной покорности и апатии, но еще могучее народное тело…» — так видели положение дел в штабе Юденича.

Северо-Западная армия (СЗА) базировалась в Финляндии и Эстонии. У СЗА была своя ахиллесова пята. Ею оказалась проблема признания независимости Финляндии, Польши, Эстонии. Здесь важно понять позицию Колчака как Верховного Правителя военного времени. Он не считал себя ни в коей мере уполномоченным решать вопросы подобного рода (в отличие от большевиков, готовых ради власти раздавать земли империи). Не диктатор, не русский Бонапарт: он сам устанавливал ограничение своей власти единственной задачей — военной. Той же позиции придерживался в роли главнокомандующего Северо-Западным фронтом и Юденич. Применительно к Эстонии это сыграло роль, совершенно фатальную для России.

Осеннее наступление 1919 года на Петроград было скоординировано с наступлением Вооруженных Сил Юга России на Москву, руководимым генерал-лейтенантом А. И. Деникиным. Стремительность, с которой СЗА прошла от Ревеля до Гатчины, была головокружительной. Белогвардейцы видели уже вдали Св. Исаакий, уже осеняли себя на него крестным знамением. У Красного Села армия завязла в жестоких боях, изрядно истощивших ее. Из Петрограда все время поступали свежие силы красных. Отступление, на которое решился Юденич, ни в коей мере не было бегством.

«Войска до крайности утомлены беспрерывными боями, — телеграфирует он генералу Эстонской армии И. Лайдонеру. — На крайне тесном пространстве между фронтом и эстонской границей, в непосредственном тылу войск, скопились все обозы, запасные, пленные, беженцы, что до крайности стесняет маневрирование войск. Это может привести к катастрофе и гибели всей армии. Необходимо не позднее завтрашнего дня перевести все тылы на левый берег Наровы».

(Отметим для ясности, что сопровождение, о котором идет речь, составляло 40 тысяч беженцев, спасающихся от красного террора, — это были женщины, дети и старики. Пленных же красноармейцев насчитывалось около 10 тысяч, помеха огромная, и красные на месте северо-западников подобный балласт непременно бы истребили).

Итак, СЗА отступает по линии железной дороги на Нарву для отдыха, размещения беженцев и перегруппировки сил. Никто из современников не воспринимал это отступление как катастрофу, да оно и не было ею…

Но в Ревеле тайно принимается решение о «нежелательности присутствия белой русской армии на территории Эстонии».

«Идти на территориальные уступки»
С последствиями этого решения белые сталкиваются уже в Нарве, к которой подступили для атаки резервные силы красных, Седьмая армия. СЗА — не перегруппировавшейся и обремененной всем невоенным сопровождением — приказано оборонять Нарву. Армия и приступает к обороне, но, недоумевая, умоляет эстонцев разрешить начать переправу беженцев. В переправе отказано. На снегу (зима в 1919 году пришла рано) устраивается жалкое подобие лагеря. Женщины и дети спят в палатках. Начинается эпидемия тифа. Люди умирают сотнями.

Седьмая армия красных по приказу Троцкого трижды атакует Нарву. Северо-западники трижды отбрасывают ее от города. Они не знают, что эстонцы за спинами своих защитников готовят преступный сговор с красными.

Этот несмываемый позор Эстонии позже войдет в советские учебники как «Тартуский мирный договор между РСФР и Эстонией 1920 года». Чем больше крови прольют русские за Нарву, тем выгоднее окажется для эстонцев предательство. Сговор начинается 5 декабря, последняя безуспешная атака красных происходит 17 декабря. Поняв, что Нарву не взять, Чичерин командует из Москвы «идти на территориальные уступки». Уступается изрядный кусок Псковщины и Принаровья с 60 тысячами русского населения в привесок. Так продают крепостных. (Эти-то земли эстонцы в 90−х годах и пытались обратно выцыганить у России, с ними, как с эстонскими, они в 90−х же печатали уже школьные карты.)

Но и это не все эстонские выгоды. Кроме земель и признания своей независимости молодая республика получает 15 миллионов рублей золотом. А это за что же? За русскую погибель.

Оборона Нарвы северо-западниками еще не завершилась — а в тылу начался грабеж. По приказу эстонского генерала Лайдонера «экспроприированы» 120 вагонов с медикаментами, боеприпасами и провиантом, принадлежащие СЗА, с личными вещами офицеров. Повсеместно грабятся и склады. И вот наконец северо-западники получают позволение переправиться через реку Нарову. На другом берегу их, вконец обессилевших, тут же обезоруживают эстонцы. Грабеж переходит в самую низменную свою фазу — с офицеров стаскивают хорошие шинели, с них сдирают золотые кресты и обручальные кольца.

Отчего они не сопротивляются? В этом больше нет смысла. Они преданы. Позади красные, впереди — страна-предатель.

Кого винить?
Впрочем, не все достигли левого берега Наровы. Военный историк О. А. Калкин указывает на свидетельство о гибели Талабского полка, предоставленное чудом спасшимся офицером Кузьминым. При переправе полк попал под пулеметный огонь с двух берегов: в спину стреляли красные, в лицо — эстонцы. Воды Наровы давно унесли кровь. Переезжая сегодня из Ивангорода в Нарву, мы не думаем о том, что минуем место чудовищной гибели русских героев.

Уцелевших военных ждал концентрационный лагерь, устроенный в Пяэскюла на сланцевых копях. Гражданских — медленная смерть от отчаянья и истощения. Дать работу русскому, работу даже самую черную, на хуторе, было чревато штрафом. Русским «негражданам» было запрещено свободно перемещаться по стране.

Горько читать об отчаянных попытках Юденича спасти свою армию — совсем недавно живую и боеспособную, теперь — во всех смыслах умирающую. Обезумев от голода и издевательств, многие бежали из-за «эстонской проволоки» назад, в Совдепию. Бежали на заведомую смерть, иногда — лютую, страшную. Но лишь бы покончить со всем — разом.

Иудины свои сребреники — в количестве 15 миллионов — эстонцы отработали на совесть.

Получить независимость от Ленина, Чичерина и Троцкого им представлялось куда более легким, нежели договориться со слишком щепетильными белыми генералами. Но страна, желающая прочного фундамента для себя, не ведет переговоров с узурпаторами. Сдав союзника врагу, эстонцы подпитали коммунизм. Через два десятка лет он проголодался снова — а подсунуть вместо себя было уже некого. Кого им винить после этого за пресловутую оккупацию?

Елена Чудинова, автор «Эксперт»