То, что я мог чувствовать 20 лет назад, можно объяснить сначала июлем 91-го года, - начал свои воспоминания социолог Дмитрий Михайлов. - В Таллинне проходил международный фестиваль "Восток-Запад": песенные мосты, известные театральные коллективы, выставки, конференция с приглашением Бжезинского и его программной речью о будущем Прибалтики, новом устройстве мира, Собчак. Я подсуетился через своих коллег, чтобы для Бзежинского был достойный визави - академик Станислав Шаталин. Это было грандиозное прощание с Советским Союзом, я бы так выразился.

Наше Общество русской культуры, которое создали уже в 1988 году и программным положением которого было восстановление Русской культурной автономии в Эстонии, принимало в этом фестивале активнейшее участие. На нас был Российский дом в ликвидированном теперь, а тогда новеньком, с иголочки, Доме политпросвещения ("Сакала").

Собчак был в то время самым популярным политиком, который шел вместо Горбачева на пост нового президента СССР, и все ждали заключения нового федерального соглашения. Никто же не хотел независимости, все говорили о новом союзном договоре, даже такой радикал как академик Липпмаа считал, что это будет большое достижение, когда Эстония получит громадную автономию в рамках нового союзного государства. Никто не понимал, что через месяц-полтора все это развалится.

Впрочем, признаки ГКЧП уже были известны. Мы провели с Собчаком часовую беседу об этих признаках в Эстонии, в Нарве особенно. Но в широких кругах об этом никто серьезно не знал.

Марью Лауристин и прочие боролись за единый национальный фронт - национальный именно в плохом смысле слова. Народный фронт тогда блокировался с Конгрессом Эстонии, и это для нас, русских, было предательством. В этом национальном фронте нам места не было. В июле 1991 года политически от русских в Эстонии отвернулись. Лауристин это даже переживала по-своему, как-то встретилась мне с букетом цветов после очередной сходки Народного фронта и Конгресса Эстонии и сказала: "Ты не переживай, мы потом будем вместе". Ну, это было утешение типа, мол, извини, у нас тут своя национальная кухня.

Так что настроение было - с одной стороны, какие-то надежды на возрождение демократии в Советском Союзе, с другой, внутренняя, уже начавшаяся борьба за власть, правда, еще без четкой перспективы.
19 августа 1991 года я должен был выехать в Москву на первый конгресс соотечественников. Мне утром рано позвонили и сказали: "Включи телевизор и посмотри, что происходит". Я посмотрел и решил - нет, задержусь. И 20 августа был на Тоомпеа.

Смотрел в кулуарах, как проходит это учреждение независимости в Верховном Совете. Довольно активно, праздным образом, обсуждал эти вопросы с находившейся там массой не членов парламента. Нам еще казалось, что вот путч будет обречен (для меня это было очевидно), и тогда не будет смысла спешить с объявлением независимости, надо
очухаться и принять решение спокойно.

Но Лауристин и другие, повязанные договором с Конгрессом Эстонии, считали, что любой ценой должны объявить в тот день, путч - это единственная возможность выйти из игры. Я видел, как Лейви Шер, пресс-секретарь Рюйтеля, единственный, кто имел прямую связь с командой Ельцина, поэтому единственная надежная информация шла непрерывно только через него, когда Лауристин уже шла к трибуне объявлять независимость, успел крикнуть ей вслед: "Все, конец, путч провалился".

Я потом провожал Лауристин домой, у нее была авоська, я спросил, что там? "Старая одежда. Если бы у нас тут началась заваруха, мы знали бы, куда бежать, в какие леса, где прятаться. И ксерокс уже закопан на хуторе".

У меня к Лауристин было очень конкретное дело. На следующий день, 21 августа, я все же летел в Москву на конгресс и поэтому спросил у нее, что мне говорить верхушке России (с моим старым знакомым Геннадием Бурбулисом - правой рукой триумфатора Ельцина)? Ее реакция разочаровала: "Ничего". Я понял  - все, эстонцы добились своего, ни Россия, ни русские в Эстонии их больше не интересуют.

В это воскресенье я поеду в Тарту на очередной семинар по культурной автономии и русской школе. Хочу в своем докладе сказать, что наступило время, когда культурная автономия стала, с моей точки зрения, единственным выходом из положения, тупика, в который за двадцать лет независимости нас загнали.

Для нас ничего не изменилось - поезд вернулся на круги своя. Перспектива одна: спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Надо создавать свои автономные школы, добиваясь от государства законных ресурсов под это дело. И это - главная наша цель.