Чуть больше месяца осталось до того дня, когда исполнится 25 лет со дня аварии на Чернобыльской АЭС. Что чувствуют люди, участвовавшие четверть века назад в ликвидации последствий масштабной катастрофы на советском ядерном объекте, в канун этой круглой даты?

Один из тех, кто 9 мая 1986 года в составе Йыхвиского полка гражданской обороны, развернутого по штату военного времени, с эшелоном отправился со станции Тойла в район ликвидации последствий аварии на АЭС, был старший лейтенант запаса Рихо Брейвель – нынешний старейшина Ида-Вируского уезда.

В силу своего высокого служебного положения, в котором он находился в 1986 году, Брейвель мог не то чтобы откосить от этих так называемых сборов, ему достаточно было бросить суровый взгляд на военкома Кохтла-Ярвеского района, как у того из головы молнией бы вылетела сама мысль о призыве такого резервиста. Но Рихо Брейвелю это и в голову не пришло.

В Чернобыльской зоне было не до веселья. Но, в силу своего характера, открытый эстонский парень старался поддержать тех, кому было очень туго. Будучи неплохим музыкантом, он даже организовал инструментальный ансамбль. Назвал коллектив, с присущим эстонцу чувством юмора, «Поющие лопаты», как бы намекая на модный тогда ВИА «Поющие гитары».

За эти 25 лет много воды утекло. В новой Эстонии Рихо стал полковником, начальником штаба Департамента охраны границы. Затем полковник Брейвель стал старейшиной одного из крупнейших уездов Эстонии.

Корреспондент Delfi в Ида-Вирумаа попросил Рихо Брейвеля ответить на несколько вопросов.

- Авария на ЧАЭС произошла 26 апреля. А, когда вы узнали, что именно там произошло?

- В СССР в тот же день ничего не сообщили. Уже после того, как через несколько дней СМИ на что-то намекнули, многие, в том числе и я, поняли, что произошло нечто, связанное с утечкой радиации. Но об истинных масштабах трагедии узнали только тогда, когда прибыли в район катастрофы. А опасность я ощутил, как и другие ребята, когда вышли с эшелона и увидели по мере продвижения к району работ пустые села. Это была как декорация к какому-то фильму-катастрофе. Это больше всего давило на психику: дома, в которых все на месте – обстановка, утварь, а людей нет. Это, конечно, заставило психику поволноваться. Но какого-то леденящего душу страха не было. Ведь радиация – коварная штука: без цвета, без запаха, а что она таит в себе, знали только теоретически. Не больно – и ладно. Потом оказалось, что «одних уж нет, а те - далече». Хотя по возрасту этим людям жить бы да жить, вечная им память.

- Тогда бы я и сам не рискнул задавать вам такой вопрос, но, спустя полвека, спрошу: по-вашему, как советское государство обошлось с теми людьми, которых использовало в качестве подопытных кроликов, бросив в радиационное пекло?

- Мы же с вами, если помните, и там об этом говорили: больше всего обидно было за тех людей, кто не должен был попасть на эти, с позволения сказать, «военные сборы». Прямо скажу: это был геноцид против некоторых людей, у которых были большие семьи, связанные с этим проблемы, а, особенно, молодых, у которых и детей-то еще не было. Потом выяснится, что на лопату брали и больных, не подлежащих призыву на сборы, не говоря уже о работе в радиоактивной зоне. Остались в безопасности, дома те, кто был особо хитер, или же смог откупиться, хотя, по своей военно-учетной специальности им как раз надлежало по профилю ехать на ликвидацию такой аварии. Признаюсь: на момент аварии у меня был только один ребенок. Но после Чернобыля я даже не стал думать о прибавлении семьи.

- В сегодняшней Эстонии есть ли проблема с оказанием социальной помощи чернобыльцам?

- Если в общем говорить, государство не уделяет внимание всем чернобыльцам. Правда, некоторые самоуправления находит возможность помочь, хотя бы в плане бесплатного проезда в автобусах. И, конечно, что для нас хорошего сделали, дали возможность на пять лет раньше выходить на пенсию. Что же касается других социальных аспектов проблемы, конечно, всегда можно сделать лучше и больше. И за это объединение Чернобыльцев борется. Мы встречались с депутатом Европарламента Индреком Тарандом и говорили с ним о том, что нужны соответствующие законы на европейском уровне. Я его свел с руководителем объединения чернобыльцев Кохтла-Ярве Аркадием Басовым, и они очень подробно говорили на эту тему.

- Как вы, человек, получивший в Чернобыле повышенную дозу радиации, на собственном опыте познавший, что это за гадость такая, хотя и без цвета и запаха, восприняли ужасные новости яз Японии об авариях на ядерных объектах?

- Чернобыль и японские станции – разные категории. Я бывал на атомных станциях и в США, и Финляндии, знаком с технической стороной вопроса. Другое дело, что в Японии, как и в Чернобыле, произошел катаклизм, который заставляет задуматься о хрупкости мира, взглянуть на него с точки зрения Гагарина, впервые увидевшего Землю и сказавшего: какая красивая и в то же время маленькая Земля. И подумать о том, чем мы тут занимаемся. Особенно остро эта мысль свербила, когда показали первые картинки взрывов на японских реакторах. И, глядя на все это, как-то стараешься утешить себя мыслью, что, может быть, пронесет? Последний раз о хрупкости человеческого бытия ночами думал после трагедии в Хаапсалу, когда стихия унесла жизни ни в чем неповинных детей. Словом, надо больше думать друг о друге, только так можно выжить и победить в любом катаклизме.