Моя молодость — это саундтрек к фильму «Брат». То, что звучало в фильме, звучало и во мне.

Молодость — самое кинематографичное и киногеничное время в жизни. Никогда больше у нас не будет главной роли. Рано или поздно мы докатимся до статистов, за которых все решила судьба.

Далее...



У моей молодости нет четкой хронологии. Молодость вообще плохо поддается хронологии, как плохо поддается хронологии душа, уж простите за громкое слово. Есть какие-то всполохи, зарницы, но теперь уже только как воспоминание о грозе.



Вот мы стоим перед первым «гумом». Грандиозное это было занятие — стоять перед первым «гумом». Если стоять перед первым «гумом», обязательно подойдет кто-то, а потом еще кто-то, а потом еще. Эпическая приемная, эта площадка перед первым «гумом». С фонтаном, который на моей памяти фонтанировал только однажды, и то захлебнулся.

И вот мы стоим, и к нам подходит чей-то общий знакомый. Он здоровается сначала со своим знакомым, затем со всеми нами. Смеется и рассказывает, что его пригласили сниматься в кино, и он уезжает. В Таджикистан, кажется. Добавляет, мол, на фига козе баян, что-то в этом духе. Все смеются. Кино, вино и домино — в те годы ничего не удивляло, хотя многое было впервые. Кино и кино. Подошедшего звали Сергей, кино вышло через год, «Кавказский пленник».

Впоследствии у меня внутри все это фантасмагорически смешалось: первый «гум», шапочное знакомство, «Брат». Я словно попал внутрь саундтрека. На птичьих правах, естественно, но по моим голубиным меркам это было небо.

От самого большого осталось самое меленькое — комок в горле. Главное в жизни не оставляет следов — поцелуи, объятья.

Вечность была еще не разменяна, под ложечкой сосало от ощущения всемогущества. Казалось, что время придумали улитки, ползущие по склону.

Музыка, пока звучит, незаметна. Заметна тишина.

Музыка просто кончилась. Я даже не заметил, когда ее не стало. Немного позже или незадолго перед этим не стало и того Сергея.

Я все так же ходил, смеялся, думал. Но я больше не звучал. Игла заикалась на краю отыгранной пластинки.

Когда-то я считал, что прошлое выдыхается, как шампанское. И дорогое, и дешевое шампанское выдыхаются одинаково. Другими словами, был ли ты счастлив или страдал, вкус испарится бесследно.

Но это не так. Счастье — это перелом судьбы. Он болит всю жизнь.



С годами крючок в жабрах больше не жмет, становится впору.

Но иногда я вскакиваю посреди ночи в наглой безапелляционной тишине и отчетливо слышу, из воздуха, от обоев, между половиц:

— Бо-льшие го-ро-да, и время как вода…

И чувствую, будто кто-то осторожно тянет леску с той стороны. Дергает пару раз, осторожно, изучающе, словно я — щука, а потом отпускает. А надо мной снова смыкаются темные воды времени, по которым нельзя приплыть обратно.

Жизнь не черновик, нам ее уже не переписать, потому обнимайте близких, цените их смех, дарите им счастье и живите, живите!

nashideti.site