Мой сын Паата в 12 лет так нагрубил маме, что довёл её до слёз.
Бабушка и сестра пытались с ним поговорить, но в такие моменты вмешиваться нельзя. Даже объяснения отца ни к чему не приведут. Я ничего не сказал.

Прошла неделя, Паата уже забыл о случившемся. И я подошёл к нему и пригласил прогуляться для «мужского разговора». Такого, о котором мама не должна была ничего знать.

Далее...



Мы шли молча, а потом я обратился к сыну.
«Хочу, чтобы ты дал мне совет. Однажды я влюбился в одну женщину. И я пообещал ей, что если она выйдет за меня замуж, то я никогда не дам её в обиду. Как ты считаешь, это правильно?».

«Конечно, правильно», — ответил он.

«А ты когда влюбишься, дашь своей будущей жене такое же обещание?».

«Конечно, дам!» — ответил Паата.

И тогда я ему сказал:

«Теперь помоги мне, пожалуйста. Я не знаю как быть со своим сыном, который обидел мою любимую женщину. Подскажи, что мне делать. Ведь я дал ей обещание».

Это и есть шоковая терапия.
Он долго, долго молчит.
Но то, что в этот момент кипит внутри него — именно это и творит человека.

«Накажи меня», — наконец говорит он.

«Зачем? Я не для этого тебя позвал.
Нас двое, и мы должны защищать наших женщин. Поможешь мне в этом?».

«Помогу», — отвечает Паата.

Я жму ему руку и говорю:

«Пойдём домой. И давай об этом никто не узнает: ни мама, ни бабушка. Это будет наш, мужской разговор».


Шалва Амонашвили, «Исповедь отца сыну»