После известных событий вокруг Бронзового солдата Эстония хором заговорила об интеграции. Спектр мнений эстонской части общества широк — от "должно быть, мы недостаточно хорошо учили русских эстонскому языку" до "чемодан — вокзал — Россия". Сторонников последнего тезиса хочу расстроить: ни я сама, ни моя многочисленная шумная родня никуда не собираемся. А потому даже теоретически обсуждать такую перспективу я не намерена. Зато (как большой специалист по части практического интегрирования) готова поделиться соображениями по поводу обучения эстонскому языку.

Коротко говоря, я считаю залогом гражданского мира и процветания знание неэстонцами государственного языка на algtase. Конечно, в идеале хорошо бы еще снабдить нас синими паспортами, но, в конечном счете, мира и процветания можно добиться и без этого. Главное, чтобы неэстонцы могли объясниться с эстонцами там, где общения избежать нельзя (сфера обслуживания), и чтобы дальше этого самого algtase они в изучении эстонского языка не продвигались.

Далее...



Помимо того, что такое требование на десятки лет обеспечит работой языковую инспекцию — поди-ка уследи, чтобы словарный запас постоянного жителя не превысил три сотни слов! — его соблюдение принесет в отношения между двумя общинами доверие и взаимопонимание. Почему? Судите сами.

О пользе косноязычия

Если бы моя хорошо воспитанная русская дочь знала три сотни эстонских слов и училась в русской школе, ей не пришлось бы испытать шок от того, что учительница на уроках матерится как сапожник: "olete pоhhuistid vä?". А мне не пришлось бы ей объяснять, что слово "hui", в отличие от одноименного органа, служит не для половых, а для культурных контактов, и, стало быть, учительница не хамка, а просто случайная жертва интеграции.

Если бы я сама владела эстонским на уровне "кус ма саан оста натуке пронкс исиклик тарбекс", я бы без разговоров поверила в искренность слов Андруса Ансипа о том, то он является не премьер-министром эстонцев, а премьер-министром европейского государства и готов защищать интересы всех его жителей. Но я имела несчастье выучить "язык страны проживания" в совершенстве и потому не только слышала, но и поняла шутки главы правительства по поводу того, что на Тынисмяги "похоронены то ли пьяные мародеры, задавленные пьяным танкистом, то ли трезвые, задавленные пьяным". Согласитесь, если бы в свое время эстонское государство приняло меры к тому, чтобы я осталась тем, что принято называть красивым словосочетанием "umbkeelene muulane", 8 мая у меня были бы все основания всплакнуть при виде премьера, с опрокинутым лицом возлагающего венок к надгробию, которое неделей раньше по его же приказу сковырнули с могил "мародеров". Но мне — как и вам, дорогие "эстоноговорящие" сограждане — ясно, что настроение премьеру испортила не скорбь о павших на полях сражений, а необходимость участвовать в этом балагане.

И эта моя ясность совершенно не способствует дальнейшей интеграции. Возможно, кого-то это удивит, но, даже читая Eesti päevaleht, я умудряюсь оставаться тиблой (хотя маркетологи этого издания пару лет назад неопровержимо доказали невозможность такого парадокса: Ei loe Eesti päevalehte? Järelikult, tibla). А еще я читаю комментарии в Дельфи и на сайтах эстонских газет — те самые, в которых русских тараканов призывают ползти в свое гнездо — Россию, и называют нас ворами и проститутками. Мало того: в эстонской компании я легко могу сойти за свою, без запинки процитировав заветное "Kui Arno isaga koolimaja juurde jõudis, olid tunnid juba alanud" (аналог русского "позывного" "мой дядя самых честных правил", принадлежит перу Оскара Лутса), и не понаслышке знаю современную эстонскую литературу. А потому в курсе, что русский персонаж в девяти случаях из десяти появляется на страницах эстонской прозы для того, чтобы сперва возбудить в эстонском герое не вполне здоровые сексуальные желания, затем их удовлетворить, а затем — покончить жизнь самоубийством. В промежутке по возможности обокрав героя либо как-то иначе поставив его в идиотское положение.

Возможно, кому-то это покажется удивительным, но все перечисленное отнюдь не способствует формированию во мне искомой лояльности. Хотя сколько-то ее все же есть: несмотря на скромные доходы и пристрастие к красивым шмоткам, я не полезла в Хуго Босс тырить платья, и теперь только пакетик семечек в оттопыренном кармане сигнализирует обывателям: осторожно, tundmatu vene pätt!

Положение обязывает

Сегодня все говорят — 15 лет интеграции не принесли плодов. Полноте! За 15 лет интеграции язык титульной нации освоили по меньшей мере 100 тысяч инородцев, каждый из которых по мере совершенствования своего эстонского узнает много нового и интересного о том, как к нему на самом деле относится т.н. коренное население. И львиную долю среди этих ста тысяч новых носителей языка составляет молодежь — со свойственным молодежи максимализмом и желанием настоять на своем. Надо ли продолжать эту очевидную мысль?

Разумеется, те эстонцы, которые так и не потрудились вовремя позабыть русский, возразят мне, что на русском Дельфи эстонцев называют курадами и чухной, так что "сама дура". Называют, это правда. Однако ни одна русская газета — в отличие от эстонских — себе высказываний такого тона не позволяет. И потом, извините — ведь это национальное государство. А народ, имеющий государство, должен бы понимать: положение обязывает.

Может, от кого-то из эстонцев укрылось, что каждый второй "инородец" прекрасно понимает все, что говорится на государственном языке? Или не все заметили, как из притесняемого меньшинства (о принадлежности к которому на протяжении столетий чужеземного владычества безошибочно сигнализировала эстонская речь) превратились в притесняющее большинство (что, как минимум, предполагает серьезную ответственность)? Пора бы это осознать — и, может быть, обратиться к опыту ненавистных колонизаторов, дети которых с молоком матери впитывали прописную истину: есть вещи, говорить которые нельзя. Если хочешь мира, а не войны.

У меня есть добрый приятель — мы вместе учились в университете и вместе начинали учить эстонский. Первая фраза была "вабандаге, палун, ма ей валда веел хясти ээсти кеелт", после чего полагалось переходить на русский, уповая на терпимость собеседника. Я язык выучила. А приятель мой, прожив в Эстонии без малого двадцать лет, так и не сподобился — волшебная фраза в сочетании с широкой улыбкой до сих пор его выручает. Мало того: он обожает все эстонское и очень любит эстонцев. И особенно премьер-министра Андруса Ансипа, который лично почтил 8 мая на военном кладбище память павших во второй мировой войне. Потому что этот мой приятель не понимает ни слова из того, то говорят вокруг. Шура, я тебе завидую! Ты веришь государству — и никакой фронтальной лоботомии!

Яна Литвинова