При рождении врачи предлагали его законсервировать, но он доказал, что рост 63 см не помеха для большой человеческой судьбы.
Вместе с директором Димитровградского дома инвалидов Аллой Сергеевой мы поднимаемся по ступеням. Идем по коридору. Алла Александровна стучится в одну из дверей.
- Константин Иванович, к вам можно?
Дверь приоткрывается. В небольшой комнатке видны только стол, пустая кровать. В комнате никого не было.
- Да-да... - вдруг послышался немножко скрипучий, как у гномика из сказки, голос. На невысоком дощатом возвышении под столом, в сантиметрах 15 от пола, более похожем на подставку для ног, зашевелилась тряпочка, и из нее высунулась голова, а за ней - неправдоподобно маленькое тело.

Сползший со своей импровизированной кроватки человечек ростом напоминал большую куклу. Передвигался он ползком на коленях, при этом складывая голени ног наподобие позы лотоса в йоге. С достоинством выслушал, когда его представили гостю, и проворно вскарабкался на свою моторизованную коляску, напоминающую детский трехколесный велосипед с моторчиком, и начал рассказывать свою удивительную историю...
- Когда я родился, все поглядели, и изумленно ахнули: "Что это такое?!" Голова - человечья, только очень маленькая. Голос - тоже человечий. Пищит. А тело - как там у Пушкина - "не лягушка, а неведома зверушка". Тела-то почти и не было. Лишь было видно, как сердце стучит, словно вырывается из мизерной, почти прозрачной грудной клетки. Вместе с головой я умещался на ладони. Бабка-повитуха пощупала тельце: "Батюшки, мягкий, как лягушка! Пошлите за отцом, пусть гробик сделает!"
Прибежал отец, положил меня в узелок и взвесил на безмене. Вес оказался - 300 граммов.
- Что будем делать? - спросила мама.
- А что делать? - улыбнулся отец, кивнув в сторону своих шестерых старших сыновей. - Эти живут, и этот пусть живет. А гробик я успею сделать. Что там - спичечный коробок...
Так я и остался жить. Все говорили: через минуту умрет. Потом час дали сроку. Потом - неделю. Затем - месяц. А через 40 суток, как и положено, в церкви крестили.
На седьмом месяце родители повезли меня в Казань, в медицинский институт, показать ученым. Рассматривать меня собрался целый консилиум врачей.
- К сожалению, мы с ним ничего не можем сделать, - вынесли свой вердикт ученые мужи. - У него заболевание неизвестное науке: из костной ткани состоят только череп и позвоночник, а все остальное - хрящи. Единственное, что мы можем предложить - это избавить вас от дальнейших мучений. Пожертвуйте его науке. Мы его законсервируем в колбе и будем показывать людям, какие чудеса бывают на свете. Ведь он все равно не выживет...
Отец почти вырвал меня из рук врачей, и мы уехали назад в деревню.
Когда я был совсем маленький, братья играть со мной не хотели. Скучно им было. Накидали они мне книг, показали буквы: занимайся. Сам уж не знаю, как выучился читать. А было-то мне всего 4 года. Вначале был букварь, потом - сказки, басни. Через несколько лет читал уже Пушкина и Толстого.
Но больше меня занимала практическая деятельность. Отец мне внушал мысль о том, что я должен научиться быть нужным людям. Ведь они с мамой когда-нибудь умрут - на кого я останусь. Ведь обуза никому не нужна.
Отец у меня был мужик мастеровитый, механик. Механиками были и братья. В этой "механической" атмосфере вырос и я. Напильник взял в руки едва ли не одновременно с букварем.
С 12 лет я уже зарабатывал себе на одежду. Делал ручки, точил из дерева веретена, шахматы и шашки, научился чинить часы, делал и более сложные механические работы. Был очень общителен. Сочинял стихотворные пародии в колхозной стенгазете.
Из отчего дома ушел в 21 год. Не хотелось быть обузой. Поселился в Сенгелеевском доме инвалидов. Но и здесь не сидел на шее у персонала. Стал секретарем в Обществе слепых. Работал часовщиком. Научился играть на губной гармошке. Развлекал музыкой сначала друзей, а потом и свою любовь. Как она у меня, такого малопривлекательного, появилась? А вот как.
Ползу я однажды, в 58-м году, летом. Заползаю в изолятор. Глядь, а на крылечке изолятора сидит девушка. "Батюшки! - говорю. - Моя невеста приехала!" Она улыбнулась так скромненько. Я тут же спохватился: что это у меня вырвалось? Извинился. Сел рядом. Поболтали о том, о сем. Лида тоже обитала в том же доме инвалидов. Все у нее было нормальное, рост порядка 160 см, только вот одна рука парализованная.
С тех пор я часто стал приползать к Лиде на свидание на то крылечко. Бывало, сидим и молчим. И так было хорошо. Ну иногда играл ей на гармошке. На нашу беду то заметил директор. Стал делать замечания: "Не надо сидеть близко друг к другу".
- А что же нам делать? - спрашиваю.
- Ничего. Иначе мы ее отправим в другой Дом инвалидов.
- Я лучше сам тогда уеду...
- А вот тебя-то мы не отпустим. Таких, как она, много, а ты один такое чудо на всю страну!
В это время в области открыли еще один Дом инвалидов, в Ахметлее. И я туда умотал, чтобы не подставлять Лиду. Ведь у нее в Сенгелее жила родня. Куда ей от них?
Через долгих 8 лет я вновь решил посетить Сенгелей, чтобы встретиться с Лидой. Увидел - и сердце застучало, как тогда.
- Ты замуж-то не вышла? - интересуюсь.
- Тебя здесь не было. А я ни за кого больше не пойду...
Я бы сам первый ей ни за что в любви не признался. Да и любой другой. Я боялся, что меня поднимут на смех и мной побрезгуют. Как в той сказке о красавице и чудовище...
Вскоре мы с ней расписались в ЗАГСе, сложили наши небольшие капиталы и купили небольшой домик в Сенгелее. И стали жить семейной жизнью. На дворе был 1970 год. Мне тогда стукнуло 34 года.
Имея специальность часового мастера, безработицы я не боялся. Иное дело - с транспортабельностью. Ползком ведь далеко не уползешь. Но и тут нашелся выход. Узнал я, что в подмосковной Купавне есть питомник по подготовке собак-проводников для слепых. Созвонился я с директором питомника и сказал, что мне нужен не проводник, а провозник. Вскоре мне прислали оттуда восточноевропейскую овчарку Вулкана. Смастерил я коляску, впряг овчарку в оглоблевую упряжку и катал куда угодно по городу.
Когда Вулкан состарился и умер, я попросил инвалидную мотоколяску. Оказалось - не положено. Не транспортабелен. В то время один мой знакомый отдал старый мотороллер "Турист-205". Я его переконструировал. Поставил на четыре колеса. Сделал вместо руля баранку, чтобы легче было рулить. Ближе к рулю приспособил себе сиденье. К сиденью придвинул рычаг скоростей, муфту сцепления, тормоз. Приделал от "Муравья" редуктор задних передач. Днем конструировал, а по ночам изучал правила. Когда все было готово, заявился на своем изобретении, вместе с супругой на заднем сиденье, прямо в районный отдел ГАИ. Посмотрел начальник на меня, на мою машину, подивился, незнамо на кого больше. И махнул рукой: езди. Без всяких прав. Только за пределы района не заезжай. С тех пор гаишники, встречавшие меня на дороге, улыбались и отдавали мне честь.
В Димитровградский дом инвалидов мы переехали в 1985 году. Лида работала здесь до самой смерти. Два года назад она скончалась. Прожили мы с ней в браке почти 30 лет. И я благодарен Богу за то, что он мне дал возможность испытать в жизни все то, что есть у нормальных людей. И семейную жизнь. И профессиональную. И дружбу. И никогда не забывал слова отца: старайся быть нужным людям. Вот видите, сколько у меня грамот от ВЦСПС, как победителю соцсоревнований. Вы только не подумайте, что я хвалюсь. Но из песни, как говорится, слов не выкинешь. Я до сих пор работаю. Дежурным у утюга. Это в гладильной комнате. Дежурю по 5 часов в день. Ответственная работа. Сами понимаете, не каждому можно доверить горящий электроприбор. Кто-нибудь возьмет и толкнет за одеколон. Всякое здесь бывает... А вот эту трехколесную электроколяску я тоже сам сделал... Так что в этой жизни я кое-что повидал и кое-что могу. Вот ведь закавыка какая: давали срок жизни одну минуту, а мне уже 65 лет. Многих пережил. Бывал счастлив... А хотите, я вам сейчас сыграю на губной гармошке?

Андрей Викторов,
Ульяновская обл.