*** 1949. Ленинград. Роддом. ***
- Ой да ну ёп жыш вашу мать!? - воскликнул акушер, когда увидел родившегося ребенка, маленькое пухлое лицо которого украшали шикарные и очень пышные усы.
- Да-да, весь в мамочку... - ласково просюсюкала мама юного Миши и прижала сына к волосатой груди.
- Постойте, что-то еще лезет, кажется, че-о-о-орное какое-то.. - скривилась в гримасе брезгливости молоденькая медсестра.
- Ой да ну ёп жыш вашу мать!? - снова воскликнул акушер и достал шляпу с широкими полями.
Мальчик тут же схватил ее обеими ручонками и водрузил себе на голову. Потом будущий мушкетер залихватски подкрутил усы и присосался к сиське матери, будто к бутылке бургундского.

далее...

*** 1960. Ленинград.***
- Мишенька, сколько раз говорить тебе - снимай шляпу когда моешься в ванной! - ругалась мама Боярского.
- Не волнует. - тихо шептал в ответ маленький Миша, стоя под душем и расчесывая свои великолепные усы.
Шли годы.

*** 1978.***
- А что, - спросил режиссер у своего ассистента, - кто у нас на роль Д`Артаньяна?
- Да вот, несколько тут наклевывается. Николай Караченцов и Изя Кацман. - зачитал список ассистент.
- Нет, Караченцов не годится! - строго сказал режиссер, - уж больно страшен собака.
- Да-да, совсем не годится - подтвердил ассистент.
- А что за Изя Кацман? Не слышал о таком... - озадачился режиссер, задумчиво достал из уха серу и незаметно вытер ее об ассистента.
- Ну, это мой племянник... - скромно ответит тот.
- Та-ава-а-арищ Хицманович, вы мне это прекратите немедленно! Сколько же можно подсовывать мне свою родню? Я вас когда-нибудь уволю к чертовой бабушке! - закричал режиссер и побагровел лицом.
- Ну хорошо-хорошо! - затараторил ассистент, - есть еще Михаил Боярский.
- Показывай давай, что за фрукт... - успокоился режиссер и снова побелел.
- Эй, там, позовите Боярского! - крикнул ассисент куда-то - скажите, пора!
Спустя несколько минут послышался грохот падающих атрибутов киносъемки, недовольные крики и в помещение ввалился Михаил Боярский. Он был пьян.
- Пора? - спросил он у режиссера.
- Пора. - подтвердил тот и для убедительности кивнул головой.
- Пора... пора... порадуе-е-емся на своем веку-у-у! - заорал вдруг Боярский, грохнул бутылку об пол, поправил шляпу с широкими полями и добавил неожиданно грустно, - любовь есть квинтесенция страданий и мечтов!
- Поразительно! Восторг! - жутко обрадовался режиссер и даже захлопал в ладоши.
Так Михаил Боярский стал великим мушкетером и исполнил свое предназначение.