А теперь я проснулся в гостинице. И единственное, что оказалось под рукой - сотовый телефон с незнакомыми номерами. И не было документов, и не было даже примерной карты города... ничего. Но в комнате мне в этот раз понравилось: аккуратно, уютно, душевно. Но никаких названий: гостиница, город, страна... Я ничего не знал. Записная книжка в мобильнике была почти что пуста: справочная вокзала... экскурсионное бюро... старая крепость...Алиса. Два последних телефона связались в моей памяти; два последних телефона позволяли сегодня жить.

Читаем далее рассказ "Лунатик"...

В ящике стола обнаружилась початая пачка сигарет, в холодильнике - банка дешевого пива. В этот момент мне больше ничего не хотелось. Я включил телевизор и улегся в кресло; пепельницу - на пол, пиво - под левую руку... небрежно пощелкать программами: местные новости, семейные фильмы, музыкальные клипы... От сносных, ритмичных звуков я почти что освоился в сегодняшней плоти.

Я, как положено, ничего не помнил о своей здешней жизни... и, как всегда, не хотел ничего помнить. Я предпочел интуицию. Третья чакра подсказала, что пора заглянуть в ближайший бар. Однако я всегда относился с некоторым презрением к третьей чакре. И сейчас я почувствовал, что хочу увидеть Алису: я вспомнил ее лицо, я, кажется, был уже влюблен. Значит, теперь я - здесь, и отныне все станет иначе. Это мой последний шанс.

Из окон гостиницы я видел захламленный двор, а на мглистом горизонте - потрепанные кварталы. Это походило на провинцию, и это было славно: я ненавижу большие города: я в них умираю и никогда не успеваю выспаться.

Через полчаса я гордо шагал по центральной улице и, кажется, узнавал город: и прозрачную кафешку на углу, и приземистую церковь в переулке. И моя радость воспарила; над головой веселилось небо; город улегся небрежной россыпью, словно игрушки в знакомой комнате. Если здесь и была когда-то столица, то в глубокой древности, и можно было верить, что не здесь, а на других улицах я гулял вчерашней ночью. И что там было такое скучное ? - пьяная компания, забытая любовь, толкотня машин...И пустые переулки, словно пряжа из бесконечного клубка: наматываешь круг за кругом, запутываешь в них усталые ноги... Но это в прошлой жизни! - а здесь я надеялся на встречу с Алисой.

И прямая моя улица уперлась в высокий мост. Я проснулся на границе дня и потому я вышел к берегу ко времени рассвета или, быть может, заката. Белая крепость на мысу, казалось, висела в воздухе, словно огромная венчальная, погребальная ладья. В красноватых лучах низкого, теплого солнца она будто бы чуть дрожала. И мне захотелось выпить небо, и опьянеть, и почувствовать этот город по-настоящему, проникнуть в его тысячелетия или, скорее, в вечность. Но я, словно обычный прохожий, чуть торопливо пошел над рекой. И брезгливо огибал местных рыбаков, и влюбленных, и пьяниц. Горожане ведь не знают, где живут. В каком месте отключаются и где открывают глаза. В древнем городе. В месте, равном любви.

Алиса была дома и обрадовалась мне как ребенок. Или как талантливая притворщица - если бы я тогда об этом подумал! Но я еще при первой встрече влюбился в ее детский смех, в порывистые движения, в то, как она, без сомнения, сама в себя влюблена. И ведь наверняка ничего не боится: даже высоты и белых уступчатых стен, и вечности над рекой.

Алиса взялась немедленно - напоить меня чаем, накормить вареньем. И просила не смущаться беспорядком - хотя вокруг сияла образцовая чистота. И ничего не боялась ? Я, не знаю, зачем, отказался от чая, я потащил девушку гулять... гулять на крепостную стену.

Она ведь согласилась! - сразу, словно ждала со вчерашнего вечера - а ничего другого и ждать не хотелось. Словно ничего другого и быть не могло между нами.

Мне стало легко рядом с ней. Что самое главное ? Алиса вся принадлежала своему случайному миру, с его неземной веселостью, с полудетской уверенностью в завтрашнем дне. И впервые меня не раздражала женщина... с тонким ароматом духов... и блестели на пальцах тонкие колечки, и стильная прическа - и узкие джинсы - "клевая девчонка!" - но мне было легко с ней.

Мы поднялись на верхний ярус древней обороны, и я понял, что, как всегда, ошибся. Это все же не провинция - я проснулся в столице, я вновь не избежал мегаполиса. И наверху, в темном просторе, продуваемом поднебесным ветром, я понял, что могу рассказать Алисе обо всем. Влево, насколько хватало взгляда, змеились разноцветные огни ночных уличных забав: небоскребы, колесо обозрения, центральный проспект, магазинчики, альковы, церкви. Но там, где ветер загибался в хлесткие жгуты, справа, за жестяными кромками карниза, не было ничего, кроме средневековой неизменной пустоты, не знающей прошлого... именно так: уходить в нее, не оглядываясь.

И я стал болтать, не чувствуя стыда. И по мере того, как я говорил, я понимал, что весь мой рассказ - правда. О том, что я лунатик и знаю неведомое. О том, что со мной делает этот круглый желтоватый глаз, висящий иногда посреди неба - и нам вдвоем было светло рядом с ним - полный месяц. Чем больше слов я разбрасывал, тем свободнее становился, и мое невесомое существование с каждым шагом обретало тяжелую плоть.

Я превращался в своего, родного для потертых камней; и там, где эта девушка водила дешевые экскурсии в дневные часы от и до, я сам теперь видел дорогу, я вел за собой Алису. Увлечь, но не покорить, открыться, чтобы забрать. Всего лишь бездарь, я превращал свою жизнь в сказочный рассказ - чтобы моя единственная оставалась рядом.

Алиса, любительница местных зеркал, умница, красавица, живая душа почти что подземного города, я жду тебя в конце этой сказки. Ты была знакома со мною прежде, ты видела меня каждый день - но я-то не помню прошлого. Я родился сегодня, когда взглянул в твое небо, и я умру, стоит лишь тебе отвернуться. К несчастью, это со мной не впервые. Каждый раз, засыпая в удобной постели или в дрожащем вагоне, я не знаю, в каком месте, в каком мире проснусь. Когда провалился в чужую реальность в первый раз, когда я впервые увидел холодный пейзаж вместо знакомых стен - я испугался и, кажется, плакал. Но это было так давно, что я не помню и не хочу вспоминать, и тут ты уже ничем не поможешь. Тут ты восклицаешь и чему-то изумляешься, а мне слышится в этом одобрение и даже сочувствие. Конечно, так можно сойти с ума (тебе или мне ?), конечно, ты не хочешь, не можешь поверить - но скоро убедишься сама. И конечно, я немного сгустил краски: для полного эффекта, для эмоций и сладких взглядов. Со мной случается это не всякую ночь, а только если в небе - живая, полная луна... как сегодня, когда в ней нет ни малейшего ущерба.

А ты просишь продолжения, ты хочешь подробностей. А что если не спать до утра, а что если напиться водки, а что если... хи-хи... Я пробовал это все и, конечно, хи-хи. Но когда все кончалось, когда остывали поцелуи нежной дурнушки, или спокойно засыпала случайная красавица, или катилась под стол пустая бутылка, или пустой детектив раскрывал последнюю тайну... Синий сумрак прореживался за окном, и стоило на мгновение смежить веки - все исчезало, менялось, и я не узнавал себя, и ничего родного не было рядом, и новые стены принимали мою неприкаянность. И ни разу я не узнал утром улицы, покинутой с вечера. Сколько миров я оставил: холодные или жаркие, муторные и не очень, а все больше города, города... И каждый раз - последняя надежда. Но мне мало хи-хи, мне нужна - любовь.

Подожди, зачем ты расспрашиваешь о заклинаниях и обрядах, неужели тебе интересны все эти объяснения, теории, диагнозы... психиатрия, колдовство... Посмотри, стена, по которой мы шли, она словно выросла во много раз. И спускается налево египетской пирамидой, огромными выщербленными ступенями. Тысячи лет здесь никто не появлялся, и даже теперь тут не решаются ходить ни туристы, ни горожане, ни сталкеры.

Колючка растет из щели в трех метрах от нас, а вокруг нее - пыль, обычная городская пыль, помнишь, мы видели такую же три дня назад, гуляя на выходных по закоулкам старого Крома. Мы болтали о пустяках и подошли к разрушенной часовне, к куче мусора и битого щебня. И я сказал, что даже бардак здесь тысячелетний и где-то среди пыльных кирпичей, быть может, затерялся осколок, сжатый в последний момент перед смертью рукою Щелкана... Ты засмеялась, и между нами ничего еще не было, но мне показалось - не может не быть. Странное дежа вю, для меня, чужака в твоей памяти. Но это хорошее чувство, оно дает надежду.

Итак, мы на вершине жертвенной пирамиды, а далеко внизу, у последних ступеней (что для жителей словно забор) остается, засыпает, тревожится все тот же город. Вот сверкает, словно звезда, прозрачное ночное кафе, и где-то совсем рядом угадываются кресты в прозрачной темноте. Однако настоящая тьма - за правым плечом, никуда не делась, лишь разрезана пополам поднявшимся месяцем. И словно по мертвому морю, тянется по глубокой пустоте лунная дорожка.

Я вижу, я надеюсь, что ты очарована, заинтригована и, быть может, влюблена. Путешественник сквозь миры, равно бессмертный и не способный жить. Это не может не вызвать... Я подхожу, я почти рядом... но кажется, будто кто-то из нас прозрачен для лунного света: я делаю шаг за шагом, но не могу приблизиться, прикоснуться - и оставаться недвижным: так чтобы не видеть любопытствующего взгляда - а лишь чувствовать прерывистое дыхание. Не отступай! ведь там, дальше - одна лишь правая пустота. Я люблю тебя, слышишь ? - люблю так, как никого не любил в этом мире - и никогда уже не полюблю. Хотя... у нас чудесный вечер, прогулка перед сном... как у людей... и ты рассеянно обводишь взглядом окрестности: трогательный, романтичный пейзаж... ты отворачиваешься. Что поделать: я шагаю к тебе, снова и снова - и вот уже я шагаю в пустоту. Что поделать: ты будешь вспоминать меня как прекрасную книгу.

И Алиса не знала, что меня подхватила луна, и Алиса горевала, быть может, хотя что горевать о случайном знакомом ? Я ушел пешком по лестнице, она уехала на лифте - до свидания, дорогая. Я, как по ледяному водостоку, скатился по лунном лучу в ее комнату. И сидя на полу, на мягком ковре, спиною к стене, я ждал ее возвращения, разглядывал безделушки на комоде и фотографии на стенах. Уютное гнездышко, а вокруг на тысячу километров - миллион таких же маленьких островков. Но за черным октябрьским окном - только правая пустота; с такой высоты, с этой северной стороны - не разглядеть ничего.

Потом зашумел лифт; остановился возле двери... И Алиса вошла в комнату. А железный подъемник провалился обратно в переплетение трасс, и мы не сказали друг другу ни слова. Говорить было не о чем, и она молча легла в постель, зная, что не уснет со мной. Что не сложилось - то не сложилось, но все же... я был рад, я был почти жив. Час назад, на гребне стены... Там, в высоте, я на секунду поймал ее взгляд: испуганный, наполненный дрожью понимания, непритворный, неподвижный - и я увидел, как в этих глазах отразилось небо. И я не променял бы то мгновение уже ни на что. Слышишь, Алиса, - спи. Я благодарен тебе, я счастлив тобой: в тебе, в твоем испуге я разглядел, почувствовал твой мир. Я не останусь здесь навсегда, не задержусь дольше положенных суток... не проснусь рядом с тобой... Сейчас я закрою глаза... не хочется... я закрою глаза. А когда я приду в себя, когда здесь будет солнце, - то уже не останется ни города, ни тебя, ни этой прекрасной комнаты... ничего.

Ал Салва