Ксенофобия

Поразительно, но советский словарь иностранных слов не знал термина "ксенофобия". В нем упомянуты ксеногамия — перекрестное опыление, ксенолит — включение в материнской породе посторонних камней и даже ксенотрансплантация — пересадка тканей или органов от донора, относящегося к другому виду.

Термин "ксенофобия" не был известен и составителям дореволюционного "Новейшего словотолкователя и объяснителя 150 000 иностранных слов". Объяснитель ведает ксенографию — знание иностранных языков, ксенодохий — гостиницу для чужеземцев, ксенократию — господство чужеземцев, ксеноманию — преувеличенную любовь ко всему иностранному и ксенотафий — место погребения иностранцев, но ксенофобии не знает. далее...


Современное политическое толкование термина исходит из того, что ксенофобия является одним из проявлений расизма наряду с антисемитизмом, дискриминацией людей по расовому, половому или конфессиональному признакам. В действительности ксенофобия — боязнь чужаков — это всего лишь одна из многочисленных фобий, одолевающих человека разумного со времен Авеля и брата его Каина. Для этой фобии характерно проявление крайних форм агрессивности. Следовательно, мы просто должны сделать вывод о том, что государство, насаждающее в обществе ксенофобию, желает иметь дело не с нормальными людьми, а с психопатами.

Последние полтора десятка лет наше государство пыталось и, надо признать, не без определенного успеха, привить нам серьезное психическое заболевание. Примеров не счесть, а для наглядности достаточно упомянуть лидера "Открытой Республики" Евгения Криштафовича или вождя Таллинского союза граждан России Петра Рожка. Комментарии, как говорится, излишни.


"Наше" и "мое"

Мы долгое время жили в мире, исповедовавшем концепт "наше, значит и мое тоже". Помните знаменитое "Всё вокруг колхозное, всё вокруг мое"? В этом концепте реальностью было "колхозное" и пустой декларацией — "мое". Публичная идеология новой Эстонии базируется на концепте "наше": это наша земля, это наше государство, это наша культура, это наш язык, это наш город, это наша деревня и т.д.

"Наше" подразделяется на "твое" и "мое", причем далеко не в равных пропорциях. Размер мыслимой доли в "нашем" зависит от размера конкретной собственности, степени личной компетенции ее хозяина и объема принадлежащих ему властных полномочий. Образно говоря, мой — дом, его — хутор, твоя — помойка, но все вместе это — наше, эстонское. Я — начальник, ты — дурак, но оба вместе мы — эстонский народ, и т.д.

Рядом с "нашим" существует "не наше". "Не наше" это то, чем, к сожалению для государства, пока еще владеют чужаки. Именно поэтому их надо лишить всех благ, проистекающих из факта принадлежности к "нашим" (гражданам). Лишили, но оказалось, что "не наше" проявляет враждебность по отношению к "нашему" и поразительную волю к продолжению независимого от него существования. В крайне извращенном виде притворное удивление государства звучит так: "Караул! Эти ленивые инородцы не желают учить наш язык!"

А в средствах массовой информации процветает язык вражды по отношению к "не нашим". Весьма характерно, что привилегия использовать язык вражды безраздельно принадлежит только одной стороне конфликта. Вот, например, бывший советник правительства США Пол А. Гобл пишет, что "В истории Эстонии завоевательные походы русских и оккупации были слишком частыми". Нам бы не заметить косноязычного американского дурака, но пресса услужливо цитирует его благоглупости, потому что сенсация, скандал с использованием языка вражды — это способ существования средств массовой информации.


Президент исхода

Пусть государство, отложив в сторону ассимиляционные эвфемизмы и язык вражды, честно ответит нам, что оно вообще собирается с нами делать. Если оно хочет, чтобы мы остались, то скажите, на каких условиях: часть народа Эстонии, инородная языковая и гражданская община или насильственно интегрированные (ассимилированные) чужаки? Ответьте, а уж мы сами выберем, подходит нам это или нет.

Если государство хочет полностью от нас избавиться, то об этом тоже надо сказать прямо. Если мы посчитаем, что в силах сопротивляться и переломить негативное к нам отношение, то останемся и будем бороться за свои права. Если нет, то уйдем отсюда в Европу тихо, не навлекая на Эстонию кары египетские.

Леннарт Мери не стал президентом исхода, точнее, выдворения русских из Эстонии. Может быть, им станет президент Рюйтель?

Кстати, лучшей гробницы для президента выдворения, чем обветшавший Горхолл имени Ленина и придумать трудно. Это будет мавзолей на века, ступенчатая пирамида, визитная карточка столицы, и т.д. Мы соберем в него все фанерные чемоданы, до каких сможем дотянуться. Мы набьем их всеми мыслимыми и немыслимыми сокровищами экстравертного эстонского духа и скромными пожитками изгнанных инородцев. Мы украсим стены надписями на государственном языке, повествующими о героической восьмисотлетней освободительной войне, предшествовавшей выдворению оккупантов. Пусть через две тысячи лет археологи ломают себе голову над изящным сочетанием "нашего" и "не нашего", пусть ищут "розеттский камень", чтобы расшифровать еще один из мертвых языков.


Ваше "наше" это и наше тоже

Но шутки в сторону. Мы имеем право быть частью общегосударственного концепта "наше", но без уродливого уточнения "ваше, значит и наше тоже". Да, мы другие, но без нас ваше "наше" никогда уже не будет полноценным. Мы не претендуем на то, чтобы быть солью этой земли, но мы имеем полное право на сохранение своего национального менталитета и беспрепятственное воспроизводство русской этничности.

Да, мы говорим на другом языке, ареал распространения которого не сравним по величине с ареалом эстонского языка, но мы научились уважать эстонское языковое меньшинство. Научились, потому что понимаем, что реально существующее в Эстонии двуязычие — это несомненное благо вне зависимости от того, есть закон о втором государственном языке или его нет.

Мы не хотим, чтобы в Эстонии русский язык стал тайным языком избранных, недоступным для понимания будущими поколениями эстонцев. Мы не хотим вести с государством диалог на языке вражды, потому что этот язык рано или поздно приведет к полноценному этническому конфликту на добротной религиозной основе, со всеми вытекающими из него предсказуемыми и непредсказуемыми последствиями.


Омбудсмены беспоповцы

Дельфятник весело посмеялся над теорией борьбы за власть в Эстонии между сектантами западного толка и хлыстами, приведя в качестве аргумента типично интеллигентский концепт "верующему человеку не нужен поп". Оно и понятно: местная русскоязычная интеллигенция (интеллектуалы виртуальные) исповедует беспоповство. Проповедником может быть каждый, кто в достаточной степени владеет языком вражды и наделен харизмой лидера.

Musashimaru предлагает в русские омбудсмены Димитрия Кленского. Я же полагаю, что по делам нашим и безверию мы заслуживаем омбудсмена из местных сектантов — проповедника-беспоповца, например, Евгения Криштафовича. Согласен также рассмотреть кандидатуры беспоповцев интеллектуала Рожка и политолога Александра Астрова. Пусть нам всем будет хуже, и поделом! Известно, что дураков и в алтаре бьют.

Михаил Петров,
Русский институт